*  

  *  

Зной над Алжиром, расплавленный, жгучий,
Желтое пекло над скудной равниной,
Земли песчаные молятся туче,
Чтоб освежиться хоть каплей единой.

Порохом пахнут пески вековые,—
В пробковых шлемах незваные гости
Смерть африканцам несут не впервые,
Горе несут им в неистовой злости.

Горько алжирке склоняться над хлопком,
Если надсмотрщик стоит за плечами,
Смотрит на хищника алчной Европы
Черными, полными мýки, очами.

Мало ей платит хозяин постылый,
Не накормить ей досыта ребенка,—
Мальчик бескровный и плакать не в силах,
Пошевелить и не может ручонкой.

…В пору обеда алжирка, бывало,
Изнемогая от страшного зноя,
К опустошенной груди прижимала
Хилое тельце, дитя дорогое.

Вот и случилось однажды: зловещей
Ночью не стало дыханья в том теле…
А на заре прикатил сам помещик,
Чтобы алжирки роптать не посмели.

Вздрогнула женщина яростной дрожью,
Молвила тихо: — Будь проклят, хозяин!
Ты для чего наши горести множишь,
Злобный сквалыга, неистовый каин?..

— Ведьма, ты голос поднять захотела?..—
Поработитель хлестнул ее плетью.
Мертвого сына закрыв своим телом,
Женщина пала в песок, не ответив.

Встала потòм она — гневная — рядом,
Грозный кулак занесла, молодея,
И полоснула, как лезвием, взглядом
Работорговца, врага, лиходея.

В страхе противно затрясся пришелец,
Будто земля из-под ног уходила,
И убежал, плеть поднять не осмелясь,—
Это гналась за ним смертная сила!