|
Опубликовано в
“Науке в Сибири”, 1997, № 19
О беспризорных и о помидорах
Есть такой дурацкий анекдот. У человека спрашивают: “Ты помидоры любишь?” А он задумчиво этак отвечает: “Есть — люблю… а так — не знаю…”. Эта фраза
всегда приходит мне на ум, когда я выхожу из дому. Дело в том, что из окна соседнего дома, прямо перед подъездом, выпирает громоздкая конструкция из железных уголков. Зимой этот каркас пустует, просто
обрамляя окно, но с наступлением весны его заботливо обтягивают полиэтиленом, устанавливают внутри полки, а на полки — горшочки с помидорной рассадой: первый этаж, балкона нет, вот и проявляют люди
изобретательность.
Вспоминается и случай, рассказанный коллегой по работе. Лето. Жуткая жара. Битком набитый автобус. И вдруг — в один момент — небо затягивают тучи,
налетает вихрь и по крыше автобуса начинает вовсю барабанить град. Враз становится свежо, но весь автобус, как один человек, выдыхает не от облегчения, а от ужаса и, не сговариваясь, хором произносит
леденящие слова: “Помидоры побьёт!..”
Мне всё кажется, что эти люди любят помидоры “так”: если перевести в денежное выражение все их заботы и труды да прибавить к тому реальные затраты (на
удобрения, на транспорт, на инструменты, не знаю уж на что ещё, но любой огородник подскажет), да разделить сумму на то умеренное количество вкусных алых плодов, которое в среднем способно произрасти на
сибирском огороде, то получится куда дороже стоимости привозных помидоров на любом рынке. (Нет, есть, конечно, мастера-овощеводы и у нас, не спорю, но не часто они встречаются.)
Сейчас, когда подоконники уже украсились вовсю произрастающей зеленью рассады, выставленной во много ярусов, закрывающей, поди, весь свет в квартире
(металлическая конструкция напротив моего подъезда, правда, ещё пустует), хотелось бы рассказать об одном из тех людей, благодаря которым помидоры и появились в Сибири. Он, правда, не был первым, но
некоторым образом приложил руку к распространению этого овоща на Алтае.
Вообще-то, вспомнить Василия Степановича Ершова надо было ещё полтора года назад, когда со дня его рождения исполнилось сто двадцать пять лет, но в
конце концов календарь — это не только собрание памятных дат, но и сведения о каких-то сезонных природных явлениях. Если начало разведения рассады можно отнести именно к природным (может быть, это
скорее социальное явление, но тоже сезонное), то вот и повод.
Итак, родился он 11 августа 1870 в селе Полетаево близ Кунгура Пермской губернии в бедной крестьянской семье. Учился у портного, служил в армии, потом
отправился на заработки в Сибирь (Тюмень, затем Томск). Пытался устроиться на золотые прииски, но вместо этого попал только в изыскательскую партию, исследовавшую русло Оби. За хорошую работу
начальник партии Чижов подарил ему фотоаппарат и сам обучил фотоделу. Было это ещё в конце прошлого века. Потом Ершова снова мобилизовали в связи с “боксёрским” восстанием в Китае. Возвращался в
Томск вокруг всей Азии, через Суэцкий канал. Позднее участвовал и в русско-японской войне. Человек был, таким образом, много повидавший и, главное, много умевший.
Семейная жизнь его не сложилась, а очень хотелось иметь детей. И всегда жалел Василий Степанович тех беспризорных, которые ему попадались на его
долгих дорогах.
Владение многими ремёслами дало ему уверенность в том, что он сам сможет содержать тех малышей, кто волею судьбы лишён родительской заботы или чьи
семьи слишком бедны. В 1910 он обосновался в селе Алтайском под Бийском и создал детский приют, который назвал “Муравейник”. Деньги на его содержание зарабатывал сам — фотографированием, а больше
шитьём: уложив детей спать, до глубокой ночи стучал на швейной машинке. Брал в лавке ткань, а сдавал готовые платья.
Хлопот было много, и самых разных. Сначала по хозяйству помогала сестра, но она вышла замуж и уехала. Подобрать подходящую помощницу долго не
удавалось — то неумелая попадётся, то вороватая. В 1913 взять приют под покровительство захотело местное отделение пресловутого Союза Михаила-архангела, и от такой помощи Ершову пришлось старательно
избавляться. Чем такие помощнички-человеконенавистнички, лучше уж самому лямку тянуть. С началом первой империалистической его вновь призвали — правда, не на фронт, а в тыловые войска. Дети остались
без своего “папы”, как он всегда просил называть себя (и многим дал свою фамилию). Служил в Бийске, шестерых взял с собою (жил не в казарме, а на квартире) и часто бегал в самоволку — носил воспитанникам,
оставшимся в Алтайском, пайку, добытую правдами и неправдами на солдатской кухне. После революции приют разграбили, и только с завершением Гражданской войны удалось начать восстановление “Муравейника”.
Сначала его преобразовали в детский дом — опять начались неприятности (конфликт с начальницей, назначенной властями). Ершов ушёл с частью детей и снова взялся за своё — организовал детскую коммуну (а
тот детский дом так и захирел).
Дети подрастали и понемногу помогали “папе” в работе. Приобрёл он и новую специальность: окончил курсы по сбору лекарственных растений. Собирал
вместе с детьми и этим тоже зарабатывал. Помимо того, дети под его началом осушили болото, устроили пруд, где развели рыбу, построили даже электростанцию (мощности хватало, чтоб осветить дом), посадили
фруктовый сад и даже завели виноградник. Была и пасека. Ну и, разумеется, швейная мастерская и фотолаборатория.
Василия Степановича пытались обвинить в том, что он использует детский труд, но ребята работали только добровольно и всего один-два часа в день. А у
Ершова от всех его забот ещё оставались силы и на то, чтобы руководить детским хором. И не висел его детский дом на шее государства: подвижник не только сам обеспечивал его, но в 1943 даже внёс в фонд
обороны 17 тысяч рублей.
Умер он глубоким старцем 16 апреля 1957, окружённый любовью многочисленных воспитанников.
А помидоры? Ну да, конечно! Дело в том, что на огороде детского дома дети вырастили их впервые в этом селе. Новую культуру переняли сперва сельчане, а
потом и жители окрестных сёл Алтая.
|
